Matsumoto, what the hell? [Черепашка и Мужлан] Kami-sama
Во время блокады советская поэтесса и жительница осажденного города Ольга Берггольц работала на радио. Почти ежедневно она выходила в эфир и обращалась к ленинградцам.
Это единственная поэтесса, которая у меня ассоциируется именно с городом, а не со страной.
И я предлагаю вам ее стихотворение, которое для меня стало первым в ее творчестве.
Это единственная поэтесса, которая у меня ассоциируется именно с городом, а не со страной.
И я предлагаю вам ее стихотворение, которое для меня стало первым в ее творчестве.
Споем, друзья, споем, себе на радость,
О той дороге синей водяной,
С Большой земли к герою Ленинграду
Она идет по Ладоге родной...
Звени, как бубен, сияй, как радуга,
Любимой песней звени в сердцах,
Дорога жизни, родная Ладога –
Оруженосец города-бойца.
Споем, друзья, о наших капитанах,
В грозу и шторм, и полночью и днем
Они бесстрашно водят караваны
Под ураганным вражеским огнем.
На берегах унылых и печальных,
Где жили чайки да заря,
Как в грозной сказке, выросли причалы
И корабли бросают якоря...
О той дороге синей водяной,
С Большой земли к герою Ленинграду
Она идет по Ладоге родной...
Звени, как бубен, сияй, как радуга,
Любимой песней звени в сердцах,
Дорога жизни, родная Ладога –
Оруженосец города-бойца.
Споем, друзья, о наших капитанах,
В грозу и шторм, и полночью и днем
Они бесстрашно водят караваны
Под ураганным вражеским огнем.
На берегах унылых и печальных,
Где жили чайки да заря,
Как в грозной сказке, выросли причалы
И корабли бросают якоря...
Делюсь ее стихотворением, которое стало первым для меня:
И на Литейном был один источник.
Трубу прорвав, подземная вода
однажды с воплем вырвалась из почвы
и поплыла, смерзаясь в глыбы льда.
Вода плыла, гремя и коченея,
и люди к стенам жались перед нею,
но вдруг один, устав пережидать,—
наперерез пошел
по корке льда,
ожесточась пошел,
но не прорвался,
а, сбит волной,
свалился на ходу,
и вмерз в поток,
и так лежать остался
здесь,
на Литейном,
видный всем,—
во льду.
А люди утром прорубь продолбили
невдалеке
и длинною чредой
к его прозрачной ледяной могиле
до марта приходили за водой.
Тому, кому пришлось когда-нибудь
ходить сюда,— не говори: «Забудь».
Я знаю все. Я тоже там была,
я ту же воду жгучую брала
на улице, меж темными домами,
где человек, судьбы моей собрат,
как мамонт, павший сто веков назад,
лежал, затертый городскими льдами.
...Вот так настал,
одетый в кровь и лед,
сорок второй, необоримый год.
О, год ожесточенья и упорства!
Лишь насмерть,
насмерть всюду встали мы.
Год Ленинграда,
год его зимы,
год Сталинградского
единоборства.